В переводе с древнеиндейского Манхэттен — «скалистая крепость». Открытый в 1524 г. гранитный остров оказался идеально удобен для строительства небоскребов. Это единственное место на Земле, где не надо рыть глубокие котлованы, вбивать сваи и делать массивные фундаменты. Небоскребы спокойно стоят на гранитном монолите: здесь не бывает землетрясений, здесь никогда не было войны. Глядя на небоскребы в Даун-тауне, некий локальный философ сравнил низ Манхэттена с фаллосом, оплодотворяющим остальной мир финансовыми потоками. Сравнение точное. Недавний удар по Даун-тауну был очень болезненным.
Четыреста лет назад остров использовался лишь как склад пушнины — по берегам холодного океана индейцы били ондатру, скунсов и куниц. По общепринятой среди нью-йоркцев легенде, остров был куплен у племени канарсов за 24 доллара (губернатор английской провинции явно торговался и не дал лишнего доллара для ровного счета). В последнее время легенда обросла новой подробностью. Оказывается, остров принадлежал вовсе не канарсам, а другому племени. Узнав о возможности выгодной сделки, канарсы сначала откупили остров за две рыболовецких байдары и несколько томагавков, а уже после продали белым поселенцам — и наварили пресловутые 24 доллара. Канарсы тем самым оказались вовсе не такими дураками, как их считали раньше, а наоборот — дали пример настоящей оборотистости. Индейский почин и был началом мирового финансового центра — места, где деньги делают деньги.
Уолл-Стрит — хаос нагроможденных друг на друга небоскребов, именно здесь бьется сердце капитализма. Вид с залива на Уолл-Стрит и обратно — на Статую Свободы — известен каждому. В левой руке Статуи — Декларация независимости, в правой — факел, согревающий иммигрантов и освещающий им трудную дорогу. Семь зубцов на короне символизируют свободу, распространяемую на все части света, даже Антарктида не забыта. Каждые пятнадцать минут к Свободе отходит катер с туристами — человечество по-прежнему жаждет побывать в чреве статуи и из-под короны полюбоваться на блестящие стоэтажные денежные мешки.
У всякого иностранца, впервые приехавшего в Нью-Йорк, возникает вопрос: «Почему столица Америки Вашингтон, а не Нью-Йорк?». «А потому, что Нью-Йорк — столица мира», — отвечают американцы. Этот город — последний предел эмигранта, конец света. Сюда можно сбежать, эмигрировать, отсюда бежать некуда. Нью-Йорк — место, где неприкаянный скиталец найдет наконец применение своим силам, добьется успеха или опустится на дно, погибнет. Нью-Йорк — самый высокий верх и самый низкий низ, колесо фортуны: «я царь — я червь». Американец, не живущий в Нью-Йорке, обязательно заверит, что этот город — самый неамериканский в Америке. Нью-Йорк — не Америка, а представление Америки о самой себе. Это город, который не могут понять даже его жители, который к каждому приезжему поворачивается иной стороной, который никому не раскрывает свои тайны полностью. Что нового предъявит человечеству Нью-Йорк — созидание или разрушение? Нет ответа. Но, что мы знаем наверняка, только побывав здесь, можно почувствовать энергию города и убедиться: сегодня это — столица мира.
Право владеть яхтой
Манхэттен со всех сторон окружен океаном, но выйти на берег можно лишь в нескольких местах — например, в Бэттери-парке или в районе Морского порта, где качаются мачты, летают чайки и — собираются самые богатые романтики.
Нью-йоркский яхт-клуб был создан 30 июля 1844-го на борту яхты «Джимкрэк», принадлежавшей Джону Стивенсу, представителю старинного рода кораблестроителей. Яхта в тот день стояла на якоре в районе Вест-Сайда, и на ее борту собрались девять владельцев наиболее роскошных нью-йоркских яхт. Командором клуба был избран Стивенс, и вскоре его имя оказалось связано еще и с завоеванием кубка Королевской яхтенной эскадры — знаменитого ныне «Кубка Америки».
«Кубок Америки» был учрежден в 1851 г., когда Британская Королевская парусная эскадра и яхт-клуб Нью-Йорка впервые организовали совместную регату. Завоеванный шхуной «Америка» приз весил чуть меньше трех килограммов. Это серебряный конус высотой 68 см, диаметром 19,3 см в основании и окружностью в 91 см в самом широком месте, с изящно изогнутой горловиной и украшенной резьбой ручкой. Его стоимость составляла 500 долларов — большие деньги по тем временам. Победители вначале подумывали переплавить кубок и отчеканить из полученного серебра памятные медали, но потом решили передать Нью-йоркскому яхт-клубу, причем не как украшение, а как переходящий приз. В дарственной дарители оговорили несколько условий:
«Любой яхт-клуб любой страны вправе во всякое время потребовать через одного или нескольких своих членов провести гонку на данный приз на любом парусном судне. Это судно должно иметь водоизмещение не менее 30 и не свыше 300 тонн. Сторона, бросающая вызов, обязана за шесть месяцев письменно сообщить, в какой день она желает стартовать. В уведомлении необходимо указать длину судна, его тоннаж, тип парусного вооружения и название.
Приз должен оставаться во владении клуба, а не его членов или владельцев яхты, которая победит в состязании. Благодаря этому приз будет знаменовать собою вечный стимул к организации дружеских международных состязаний».
Учреждение переходящего международного приза «Кубок Америки» стало самым значительным событием в истории парусного спорта в XIX веке. Многие считают, что именно в тот далекий день впервые победители решили забыть о стоимости и ценности приза как дорогостоящей вещицы и ювелирного изделия и стали ценить его прежде всего как почетный спортивный трофей. Борьба за «Кубок Америки» продолжается. Для яхтсменов это по-прежнему одна из самых почетных наград. Ну а Нью-йоркский клуб не скупится на расходы. По традиции их особо не афишируют, но и не скрывают: за последние 20 лет на проведение регат израсходовано 38 млн долларов.
Нью-йоркский яхт-клуб — первый и самый престижный клуб США. В сознании американского общества это собрание самых влиятельных людей Америки. Уже больше ста лет клуб находится на 44-й West, неподалеку от Passenger Ship Terminal. Массивное здание в стиле «барокко» с окнами в форме кормы галеона было подарено клубу Перпоном Морганом, в конце XIX в. — самым известным и самым богатым гражданином США, одним из первых командоров клуба. Однажды нефтяной магнат из Техаса Генри Пирс спросил Моргана, сколько стоит содержание яхты. Ответ прозвучал грубо, но справедливо: «Забудьте. Тот, кто задает подобный вопрос, не имеет права владеть яхтой».
Моргану принадлежит мысль расположить клуб в центре Нью-Йорка на Гудзоне. Он же сделал эскиз здания. По архитектурной идее все детали здания — и внешние, и внутренние — должны передавать атмосферу большого парусника. Это, например, окна — такие же, как на корме испанского галеона. Или — обеденный зал, выполненный в стиле трюма баркентины.
Одно из самых интересных помещений клуба — комната трофеев. Она часто используется для деловых бесед и переговоров. Говорят, в окружении самой большой в мире коллекции моделей яхт переговоры всегда проходят успешно. Большинство из моделей — яхты обладателей «Кубка Америки». В уставе клуба есть специальный пункт, по которому каждый член клуба обязан поместить в комнату трофеев модель своей яхты.
Нью-йоркский яхт-клуб — это место встреч американского истэблишмента. Вот уже сто лет промышленники и финансисты ежедневно встречаются здесь в обеденном зале или в баре комнаты трофеев и беседуют о яхтах, о жизни, о бизнесе. Биограф Теда Тернера Роджер Воган в предисловии к своей книге о знаменитом телемагнате и его участии в Нью-йоркском яхт-клубе писал: «Кто входит в элиту парусного спорта Америки? Это те же самые люди, которые возглавляют деловой и финансовый мир. Как яхтами, так и крупными корпорациями они управляют одинаково виртуозно».
Энергия Манхэттена
Ориентироваться на Манхэттене проще простого: остров посечен стритами и авеню на ровные кварталы-блоки. Бывшая индейская тропа — Бродвей — рассекает остров наискосок, нарушая эту геометрическую монотонность. В центре Бродвея — Таймс-сквер. Здешняя толпа — самая раскованная, яркая, свободная. Голоса — самые взбудораженные. Рекламные огни — самые бешеные. Все нараспашку, все — театр. Кому не достает чувств — пожалуйста, в расположенные здесь же знаменитые бродвейские театры. Знаменитые мюзиклы идут на Бродвее годами — и все равно на каждом представлении актеры выкладываются полностью. Манхэттен не прощает игры вполнакала. Зачем платить деньги за пресную тягомотину, если жизнь за стенами театра удивительнее, надрывнее? Слаженность вокальных партий, выверенность до полсекунды всех перемещений по сцене, потрясающая четкость музыкального сопровождения, красочность декораций и костюмов, голливудские спецэффекты — все призвано довести до восторга. Попробуйте сравнить исполнение любого из растиражированных по миру мюзиклов с настоящим, бродвейским, и вы почувствуете, что такое энергия и магнетизм Манхэттена.
Эмпайр Стейт Билдинг навис над Бродвеем. Мы смотрим вниз с высоты 380 метров — это полет! Смотровая площадка открыта всем ветрам, и в плохую погоду зрителя охватывает трепет, в ногах появляется серьезная дрожь, появляется стойкое ощущение сиротства и желание выпить чего-нибудь горячительного. А в хорошую погоду открывается обзор километров на сто во все стороны. Но зачем смотреть на сто километров, самое интересное — под ногами: верх и низ, гетто и джаз.
Значительная часть энергии Манхэттена сосредоточена в Гринвич-Виллидж и Сохо, центрах современного искусства, авангардной моды, молодежных течений. Здесь модные, начинающие, зрелые, нищие художники выходят на холстах в свой художественный космос — и называют каждый свою цену. В Гринвич тянется молодежь. Здесь гуляют студенты. Здесь место всему невообразимому.
Классика застыла в самом спокойном месте Манхэттена — в Центральном парке. Это клочок живой зелени в каменных джунглях, единственное место, где можно увидеть нетронутый строителями манхэттенский гранит. Это — прибежище аристократов. Вот отель, куда Кеннеди водил Мерилин Монро, вот здесь квартиры Мадонны, Шварценеггера и всех тех, кого знает весь мир, им не обязательно жить в Нью-Йорке, важно иметь несколько окон с видом на Централ парк.
В Метрополитен-музее сделана попытка сосредоточить энергию мировой классики. Здесь есть зал, где целиком выставлен древнеегипетский храм. Тинторетто, Эль Греко, импрессионисты, мраморные медведи, коллекция револьверов, золотые амуры — кич здорового американского капитализма начала XIX в. Сколько денег было затрачено! Но попытка не удалась, даже Манхэттену не под силу проглотить мировую классику.
«Любой яхт-клуб любой страны вправе во всякое время потребовать через одного или нескольких своих членов провести гонку на данный приз на любом парусном судне. Это судно должно иметь водоизмещение не менее 30 и не свыше 300 тонн. Сторона, бросающая вызов, обязана за шесть месяцев письменно сообщить, в какой день она желает стартовать. В уведомлении необходимо указать длину судна, его тоннаж, тип парусного вооружения и название.
Приз должен оставаться во владении клуба, а не его членов или владельцев яхты, которая победит в состязании. Благодаря этому приз будет знаменовать собою вечный стимул к организации дружеских международных состязаний».
Учреждение переходящего международного приза «Кубок Америки» стало самым значительным событием в истории парусного спорта в XIX веке. Многие считают, что именно в тот далекий день впервые победители решили забыть о стоимости и ценности приза как дорогостоящей вещицы и ювелирного изделия и стали ценить его прежде всего как почетный спортивный трофей. Борьба за «Кубок Америки» продолжается. Для яхтсменов это по-прежнему одна из самых почетных наград. Ну а Нью-йоркский клуб не скупится на расходы. По традиции их особо не афишируют, но и не скрывают: за последние 20 лет на проведение регат израсходовано 38 млн долларов.
Нью-йоркский яхт-клуб — первый и самый престижный клуб США. В сознании американского общества это собрание самых влиятельных людей Америки. Уже больше ста лет клуб находится на 44-й West, неподалеку от
Passenger Ship Terminal. Массивное здание в стиле «барокко» с окнами в форме кормы галеона было подарено клубу Перпоном Морганом, в конце XIX в. — самым известным и самым богатым гражданином США, одним из первых командоров клуба. Однажды нефтяной магнат из Техаса Генри Пирс спросил Моргана, сколько стоит содержание яхты. Ответ прозвучал грубо, но справедливо: «Забудьте. Тот, кто задает подобный вопрос, не имеет права владеть яхтой».
Моргану принадлежит мысль расположить клуб в центре Нью-Йорка на Гудзоне. Он же сделал эскиз здания. По архитектурной идее все детали здания — и внешние, и внутренние — должны передавать атмосферу большого парусника. Это, например, окна — такие же, как на корме испанского галеона. Или — обеденный зал, выполненный в стиле трюма баркентины.
Одно из самых интересных помещений клуба — комната трофеев. Она часто используется для деловых бесед и переговоров. Говорят, в окружении самой большой в мире коллекции моделей яхт переговоры всегда проходят успешно. Большинство из моделей — яхты обладателей «Кубка Америки». В уставе клуба есть специальный пункт, по которому каждый член клуба обязан поместить в комнату трофеев модель своей яхты.
Нью-йоркский яхт-клуб — это место встреч американского истэблишмента. Вот уже сто лет промышленники и финансисты ежедневно встречаются здесь в обеденном зале или в баре комнаты трофеев и беседуют о яхтах, о жизни, о бизнесе. Биограф Теда Тернера Роджер Воган в предисловии к своей книге о знаменитом телемагнате и его участии в Нью-йоркском яхт-клубе писал: «Кто входит в элиту парусного спорта Америки? Это те же самые люди, которые возглавляют деловой и финансовый мир. Как яхтами, так и крупными корпорациями они управляют одинаково виртуозно». ~
Да и зачем, не приятнее ли создавать новое? Такой новой классикой стал, например, Бруклинский мост. Уже есть мосты пограндиознее, подлиннее, поудивительнее. Построены ведь и небоскребы больше, чем Эмпайр Стэйт Билдинг. Но эти монстры — первые, это даже не авангард, а разведка авангарда.
До сих пор этот мост поражает своей стальной мощью, своей нержавой еще массой. В 1883 г., конечно, было абсолютной авантюрой строить из стали двухкилометровый подвесной мост. Главный пролет длиной в полкилометра висит всего лишь на четырех тросах толщиной 40 см.
Прогулка по мосту — один из лучших пешеходных маршрутов, а такого будоражащего вида и вовсе нет больше ни на одном мосту в Нью-Йорке, а может быть, и нигде в мире. Прогулявшись до середины, понимаешь, почему сотни людей прыгали отсюда. Понимаешь, почему кончали собой не только неудачники и безработные, но и вполне благополучные люди: они внезапно сходили с ума, бездна неумолимо их притягивала. Сразу после постройки самоубийц считали десятками. Это объясняется тем, что в те времена еще не существовало ни одного небоскреба. Теперь небоскребов много, люди летают на самолетах и понемногу привыкли к высоте. Большинство людей, которых полиция сейчас снимает с конструкций моста, просто хотели привлечь внимание к своим проблемам, а прыгать не собирались. Прыжки самоубийц с Бруклинского моста сейчас чрезвычайно редки. Но все равно на Бруклинском мосту чувствуешь себя бескрылой мелочью на двух ногах и без перьев.
